apparent

Когда наступало время действовать, Василий Юрьевич почти всегда впадал в прострацию, правда, практически никогда незаметную со стороны. Самым сокровенным его желанием в такие минуты было лежать на диване и разглядывать потолок. И чтобы рядом стояла кружка с чаем. И, может быть, чтобы музыка играла, какая-нибудь ненавязчивая. Действительность же однако требовала идти, разговаривать, писать, подписывать, требовать, ругаться, вести светские разговоры, улыбаться, договариваться, улаживать, проводить, покупать, продавать, зарабатывать, тратить, соглашаться, спорить, настаивать, передоговариваться, быть вовремя, обмениваться, звонить по телефону, отвечать на каверзные и не очень вопросы, размышлять, строить планы, уступать, приходить к согласию и т.д. и т.д. Василий Юрьевич всё это делал. И делал, можно сказать, неплохо. И часто получал даже удовольствие от того, что он делает и получал удовлетворение от хорошо сделанной работы. Но это не избавляло его от желания лечь на диван и рассматривать потолок. Или – ещё лучше – оказаться где-нибудь в поле, в середине июля, упасть в траву и рассматривать облака...

преуведомление: вообще-то я слово "имхо" недолюбливаю. какое-то оно неправильное и странное. "по-моему" - на мой вкус, куда лучше.

Жило-было Имхо. Оно было небольшим, с несколькими лапками, покрытым тёмно-коричневой шерстью. Знавшие его отмечали, что Имхо очень затенчиво и молчаливо. Однако, временами на него что-то находило и Имхо начинало говорить помногу, размахивая практически всеми своими лапками - видимо, для убедительности. Оно объясняло, настаивало, спорило, доказывало, обосновывало, приводило веские доводы, сохраняло чувство собственного достоинства, метко подмечало, убедительно опровергало, сводило на "нет" любые возражения, находило новые агрументы в защиту и т. п. Подобные приступы длились от 1-2 минут до целого дня. Имхо само сильно уставало от такого времяпрепровождения. Однако, эта была приятная усталость и Имхо преисполнялось чувством выполненного долга. После подобных мнениеизлияний оно снова умолкало, погружалось в себя, забивалась в угол, становилось почти незаметным, смущалось, робело, пугалось каждого шороха, путалось в показаниях, открещивалось от собственных слов, давало невнятные ответы и изо всех сил старалось избегать каких бы то ни было разговоров, и, тем более - споров. Отдыхало Имхо. Сил набиралось для следующего сражения за Истину.

Солнечный день, самый конец сентября. Выходной, вторая половина дня. Ты выходишь из дома, вдыхаешь пахучий осенний воздух, улыбаешься тёплому солнцу и, не спеша, может быть даже чуть вразвалку, идёшь к автобусной остановке. И вовсе не потому, что тебе надо куда-то ехать. Просто там, рядом с остановкой, подземный переход, уводящий тебя в парк. Тот самый парк, в котором ты играл ещё ребёнком. Там были качели, на которых можно было качаться только весной, летом и осенью, а на зиму их снимали. Теперь их нет вообще. А когда-то, в такие вот погожие осенние дни, у в парке выстраивались целые очереди взрослых в сопровождении чад, которые хотели покачаться – ведь скоро качели снимут и непонятно, удастся ли ещё в этом году залезть на большое, удобное сиденье и – вот оно – полететь вверх, потом – дух захватывает – вниз, и смеяться хочется, и жизнь такая лёгкая, нет никаких вопросов, просто есть синь сентябрьского неба, тёплая желтизна листьев на старых ясенях, есть подкатывающий к горлу восторг, улыбки родителей и – всё впереди. Ты просто качаешься на качелях. И – ветер в лицо…

... ты помнишь, как ты вышел из метро, да это было поздно ночью, как-то ранней весной, на душе у тебя было как-то неясно – ты не мог понять, то ли смеяться хочется, то ли плакать, то ли вообще ничего не хочется, только бы попасть домой. Но ты, конечно же, обнаружил – да, ты этого и ожидал, что последний автобус ушёл, надо идти пешком – эдак, минут тридцать до дома, да всё через лес. Лес ранней весной – ты же знаешь, каково это, снег ещё не сошёл, но уже потемнел, под ногами - то вода, то лёд, деревья только-только начинают вспоминать, что они всё ещё живы и надо расти - вверх, вширь, вглубь, ну, и так далее...
Ты помнишь, чуть помедлив у метро ты пошёл-таки к лесу, да, кажется напевая какую-то неясную мелодию, то ли собственного сочинения, то ли какой-то адаптированный вариант всем известного хита, да, кто ж его знает. Ты вошёл в лес, ощутив вполне ожидаемую и даже желанную тишину, песня твоя смолкла и ты просто пошёл по безлюдному лесу. Ты шёл домой? Ты помнишь, ты не мог понять толком, куда же ты идёшь. В метсо, где тепло и сухо. Самое точное, кажется, определение. Точнее не скажешь. Тебя там кто-то ждал? Кажется, да. Кажется, ждал.
Ты помнишь, в определённый момент ты понял, что целью каждого твоего шага является только лишь следующий шаг. И не более того. Так ты и шёл – просто переставлял ноги, слушал тишину, смотрел сквозь голые ветви деревьев на небо, кажется было пасмурно, так что ты никак не можешь вспомнить, и романтично рассказать о свете звёзд или, там, луны. Память может обмануть тебя, но ты меня – нет, не обманешь. Небо было пасмурным.

... А потом, ты помнишь, ты вышел из леса, дальше – двести метров по тихим ночным улицам – и ты у места назначения. И там, вправду, оказалось тепло и сухо. И там тебя и вправду ждали...

Я молчу. Мои губы сомкнуты, мой взгляд ничего не выражает, лицо бесстрастно. Я просто наблюдаю. Наблюдаю за жизнью, за тем, как день сменяется ночью, за тем, как мимо моего окна проходят люди, за тем, как собственные мысли заводят меня в самые неожиданные места. Например, в эту «башню молчания», в которой я, к собственному удивлению оказался. Здесь тишина также естественна, как несмолкаемый шум - на оживленной дороге в разгар рабочего дня. Так должно быть. Я вливаюсь в эту тишину, становлюсь её частью. Я дышу ей, вижу только её, ощущаю всем телом. Тишина порой бывает намного более ощутима и оформлена, чем вполне, казалость бы, конкретные звуки. Она одновременно податлива и упруга. Она принимает самые разные очертания, но только по своему желанию. Она может сказать намного больше, чем сотни слов. Я закрываю глаза. Я перестаю дышать. Я забываю собственное имя. Я перестаю понимать, что такое тишина. Также, как человек никогда не поймёт до конца, что же такое человек.

...а потом – вновь появились мысли, которые увели меня из башни молчания, в мир, в котором всё дышит и звучит...

преуведомление: я вспомнил об этом тексте в связи в с этим постом gp_blank. Я этот кусочек уже в своё время публиковал в другом месте, но он мне симпатичен, поэтому я решил выложить его и здесь.

Ты помнишь, как ты ехал в автобусе, да, вечером, с работы, как обычно, осенью. Шел сильный дождь, а ты ехал в тепле и сухе, да еще и на самом лучшем сидении – впереди, так, что тебе была видна кабина водителя. Это место, помнишь, ты любил с самого детства, именно в таких автобусах старого образца, кажется, они назывались ЛИАЗы. Ты любил сидеть и смотреть, как работает водитель, а время от времени посматривать на дорогу и представлять самого себя водителем. А тогда, в октябре, ты был уже большим, у тебя не хватало фантазии на то, чтобы представить себя водителем или, например, пилотом и ты просто смотрел на развертывающуюся дорогу. Да, помнишь, еще работал дворник – туда-сюда по стеклу. А потом вдруг водитель его выключил, и дорога, да и весь мир стал терять свою четкость с каждой секундой, превращаясь в неясное скопище и нагромождение разноцветных огней. И ты смотрел заворожено на это, наблюдая как весь мир превращается в разноцветное и бессмысленное великолепие…

Последнее время меня периодически выплывает тема зеркал. В смысле, у меня в голове. В связи с этим выкопал и сдул пыль с довольно-таки старого текста. Иногда он мне нравится.


... Андрей вошел в комнату. Одна из ее многочисленных стен была
полностью завешена зеркалами. Он вгляделся в свое отражение и
заметил, что...
( дальше здесь )